Биография. Биография Госпитальный и инвалидный дом ухтомский

Главный архитектор Москвы

Выдающийся педагог, создатель первой в России архитектурной школы Дмитрий Васильевич Ухтомский родился в 1719 году в сельце Семеновском па реке Ухтома в Волынской волости Пошехонского уезда. Сельцо Семеновское было родовым имением Ухтомских. Вся мужская ветвь Ухтомских, начиная с прадеда и кончая братьями, родилась в этом сельце. Род Ухтомских — древний, русский, княжеский, возник в XV веке (рис. V.51).

Отец архитектора, Василий Ухтомский, служил капралом в Нижегородском пехотном полку. Умер в 1731 году, оставив четырех сыновей — Михаила, Дмитрия, Сергея и Николая.

Мать архитектора, Ирина Яковлевна Чирикова, была дочерью небогатого служащего из Ярославля. Семья не имела ни крестьян, ни дворовых людей, ни земли.

Дмитрий начинал свое образование в Московской школе математических и навигационных наук. Преподаватели школы обратили внимание на художественные способности мальчика, и в четырнадцать лет Ухтомский был определен учеником в архитектурную команду известного московского архитектора И. Ф. Мичурина (1703- 1763).

В команде И. Ф. Мичурина Ухтомский пробыл восемь лет. За эти годы он не только приобрел теоретические знания, но и прошел хорошую практику. И. Ф. Мичурин дал положительную оценку своему ученику, отметив, что Ухтомский способен справиться с любой поставленной перед ним задачей.

Д. В. Ухтомский вскоре оправдал слова своего учителя. В 1742 году он принял активное участие в оформлении церемонии коронации Елизаветы Петровны: им были созданы Красные ворота (рис. V.52). В этом же году известные архитекторы И. К. Коробов (1700-1747), М. Г. Земцов (1688-1743) и И. Я. Шумахер (1701-1767) дали высокий отзыв о знаниях и способностях Д. В. Ухтомского. Ему был пожалован ранг гезеля — помощника архитектора, и он был зачислен в команду И. К. Коробова, где показал свои выдающиеся способности. Он стал постоянным помощником

И. Коробова, который его высоко ценил. По рекомендации начальника в 1744 году Ухтомский был произведен в чин капитана (в петровские времена каждый государственный служащий имел воинский чин, соответствующий рангу его должности).

К началу 50-х годов Д. В. Ухтомский стал главным архитектором Москвы. Он утверждал проекты зданий, следил за отводом участков и за ходом строительства, решал градостроительные вопросы: определял размеры улиц и переулков, которым надлежало быть «по линии» (в дальнейшем термин «по линии» заменили термином «красная линия»). В 1748 году Ухтомский получил чин архитектора и ранг майора армейских полков.

Параллельно с обязанностью главного архитектора города он занимался проектной работой. Ухтомский выполнил проекты каменных харчевен в Китай-городе (1775), соляных амбаров на Ильинке (1756 год) и соляного рыбного двора на Солянке (1756); проект корпусов для винных складов Каменномостского питейного двора (1750). Не все его проекты были осуществлены из-за отсутствия денег у городской управы. Его добрые намерения улучшить торговые и складские помещения были сведены на нет.

В те далекие времена в Москве протекала речка Неглинная, через нее в 1753 году по проекту Ухтомского началось строительство нового моста, названного Кузнецким. Вблизи этого моста были запроектированы торговые ряды. Сейчас от речки и моста остались одни названия: Неглинку спрятали под землю в трубы, надобность в мосте отпала, и его снесли. (В наши дни при прокладке коммуникаций были найдены элементы этого моста.)

Высказывается предположение, что Ухтомским была построена известная церковь Никиты-Мученика на Старой Басманной (рис. V.53).

В 1757 году Ухтомский представил проект реконструкции Всехсвятского (позднее Большой Каменный) моста через Москву-реку, начались работы, но реконструкция так и не была завершена.

Как главный архитектор города Ухтомский уделял большое внимание кремлевским башням и строениям, понимая значение Кремля, ЭТОГО выдающегося архитектурного памятника русского зодчества. В 1759 году вышел указ императрицы Елизаветы Петровны о проведении реставрационных работ в кремлевских строениях, включая и стены Кремля. В короткий срок была проделана большая подготовительная работа. Все реставрационные работы были закончены в 1761 году.

Д. Ухтомский вместе с московскими зодчими принимал участие в возведении кремлевского дворца для императрицы Елизаветы Петровны. Диапазон работ Ухтомского был огромен. Он строил и культовые сооружения: колокольню церкви Параскевы Пятницы (1740), церковь на Лазаревском кладбище (1748-1750) и известную колокольню Успенского собора в Троице-Сергиевой лавре (1741-1770).

Первоначальный проект колокольни Успенского собора был ославлен архитектором И. Я. Шумахером. Он предполагал поставить колокольню перед западной стороной собора, но место было выбрано неудачно, так как ее заслоняли другие строения.

Строительство колокольни поручили И. Ф. Мичурину. Он предложил изменить ее месторасположение. Перед колокольней создавалась площадь, и само сооружение хорошо смотрелось со всех сторон. Предложение Мичурина поддержали монастырские — власти, Петербург утвердил предложение архитектора и разрешил строительство.

Одновременно в Киеве начали строительство Андреевской церкви по проекту Б. Ф. Растрелли. Возводить церковь доверили Мичурину. В 1747 году он с женой и детьми, погрузив домашнюю утварь, на казенных подводах отправился в Киев.

После отъезда Мичурина руководство строительством колокольни поручили Ухтомскому.

Колокольня Успенского собора – это единственное архитектурное сооружение Ухтомского, дошедшее до наших дней.

Сегодня, в первый понедельник октября, архитекторы всего мира отмечают свой профессиональный праздник. Если архитектура - это застывшая музыка, то её создатели - композиторы. Вспомним 7 главных русских архитекторов.

Федор Конь (1540-1606)

Смоленск. Крепость. Башня. XVI-XVII вв.

По сути, первый русский архитектор-строитель крепостей. Будучи сыном крестьянина, он бежал в Европу, где получил блестящие частное образование. Затем он работал во Франции, Бельгии, Дании, Польше, Италии, где зарекомендовал себя отличным мастером. Вернувшегося на Русь Федора, естественно, посадили в тюрьму, но вскоре выпустили и дозволили творить. Пару лет он строил лавки и сараи, а затем вдруг получил заказ на возведение стен Белого города в Москве. А дальше пошло-поехало – стены Болдинского, Пафнутьево-Боровского и Симонова монастырей, а также жемчужина русской архитектуры – Смоленский Кремль. Главной «фишкой» Коня было соединение удобства, прочности и красоты – так сугубо оборонные башни он украшал кокошниками и узорами.

И да, прозвище Конь, прекрасно характеризовало Федора: он был высокого роста, силён и трудолюбив.

Дмитрий Ухтомский (1719-1774)

Колокольня Троице-Сергиевой Лавры, 1741 – 1768

Невероятно плодовитый представитель рода Рюриковичей, Ухтомский считается одним из самых ярких российских архитекторов, творивший в стиле Елизаветинского барокко. Мальчик из обедневшего княжеского рода был отправлен в Москву, где быстро освоил инженерные и искусствоведческие науки. Начав с небольшой практики, он вскоре уже строил триумфальные арки (в том числе и знаменитые Красные ворота) и павильоны в честь коронации Елизаветы Петровны. Для нее же и, по слухам, ее фаворита Степана Апраксина возвел знаменитый дом-комод на Покровке, считающийся одним из самых интересных зданий столицы. Ухтомскому принадлежит проект самой высокой колокольни России, построенной в Троице-Сергиевой Лавре.

В 1745 г. стал главным архитектором Москвы и возглавил собственную "команду". Князь также разработал первый генплан Москвы, отреставрировал Кремль и открыл первую в стране архитектурную школу.

Василий Баженов (1737-1799)

Дом Пашкова. 1784 - 1786 гг.

Об одном из самых знаменитых русских архитекторов известно сравнительно мало, а авторство большинства его проектов документально не подтверждено. Еще мальчиком Баженова заметил известный архитектор Ухтомский в школе которого он обучался. Потом традиционная практика в Европе и триумфальное возвращение домой. Будучи самовлюбленным перфекционистом, он часто не сходился во мнениях с сильными мира сего. Так, получив заказы на перестройку Кремля и возведение царской резиденции Царицыно, он так и не завершил эти проекты, а из-за конфликта с Екатериной II вообще был даже уволен со службы. До нас дошло совсем немного построек Баженова, но каждая из них – подлинный шедевр: дом Пашкова и Большой царицынский мост в Москве, Михайловский дворец в Петербурге и др.

Матвей Казаков (1738-1812)

Петровский путевой дворец, 1776-1780-х гг. Образец русской неоготической архитектуры.

Постройки самого знаменитого русского архитектора разбросаны практически по всей исторической части Москвы. От Сената в Кремле до Петровского путевого дворца в районе метро "Динамо". Будучи учеником Баженова, Матвей Казаков перенял у своего учителя любовь к псевдоготике, однако больше всего он тяготел к строгой симметрии и классицизму. Соединив обе идеи в одну он перестроил Царицыно и возвел десятки уникальных зданий в совершенно противоположных стилях. И это при том, что архитектор ни разу не покидал России и мог любоваться шедеврами европейских зодчих разве что с картинок. До наших дней не дошли многие из построек зодчего, а ведь некогда стиль Матвея Федоровича определял облик так называемой «казаковской москвы».

Свою смерть видный архитектор встретил в Рязани в 1812 году. Узнав о том, что пожар уничтожил его любимый город, Казакову стало плохо и он скончался.

Осип Бове (1784-1834)

Московские триумфальные ворота, 1829 – 1834 гг. в честь победы русского народа в Отечественной войне 1812 года.

Первый «нерусский» по-национальности в нашем списке архитектор. Однако по духу Осип, урожденный Джузеппе, был достойным сыном России. Родившись в семье неаполитанского художника, он рано приобщился к искусству. Во время Отечественной войны он участвовал московском ополчении, а после пожара Бове назначали восстанавливать центральную часть города к северо-западу от Кремля. Как ни удивительно, вскоре власти заметили его талант и поручили итальянцу «фасаднические работы» по восстановлению Первопрестольной. Именно благодаря ему Москва приобрела облик европейской города с колоннадами особняков в стиле классицизма, площадями, монументами и скверами. К его лучшим проектом можно отнести комплекс Первой городской больницы, Манеж и Александровский сад.

Федор Шехтель (1859-1926)

Самый известный памятник московского модерна, построенный в 1902 году для миллионера Сергея Рябушинского.

Этому человеку москвичи обязаны лучшими образцами московского модерна. Немец по рождению, Франц-Альберт принял православие в десятилетнем возрасте и буквально влюбился в русскую культуру. Недаром именно он строил дома для видных старообрядцев, которые любили комфорт в соединении с традиционными орнаментами и мотивами. Шехтель прорабатывал в своих проектах мельчайшие детали – от десятков вариантов щеколд, до лестничных пролетов и расположения зеркал. Зачастую его приглашали оформлять уже готовые постройки. К его лучшим московским проектам можно отнести особняки Рябушинских и Морозовых, Ярославский вокзал, зданием МХАТ им. Чехова и др.

Алексей Щусев (1873-1949)

Церковь Покрова Марфо-Мариинской обители. 1908 - 1912 гг.

Самый «удобный» русский архитектор рубежа XIX-XX веков. В его наследии - часовни и храмы, а также здание НКВД на Лубянке и станция метро «Комсомольская-кольцевая». Алексей Щусев никогда не боялся экспериментировать со стилями – в то время как его коллеги ориентировались на французский модерн, он создал свой стиль, тяготеющий к архитектуре Новгородской Руси (к примеру Марфо-Мариинская обитель на Большой Ордынке в Москве).

Еще до революции Щусев получил заказ на возведение Казанского вокзала – этакого теремка с башенками. У «советов» архитектор тоже был востребован – проект мавзолея Ленина навсегда обессмертил его имя и обезопасил от репрессий. Вслед за архитектурной модой, Щусев въехал в конструктивизм, а затем в сталинский ампир, неизменно выигрывая конкурсы проектов. Благодаря ему были сохранены и отреставрированы многие московские здания и храмы.

Мастер елизаветинского барокко . Дмитрий Васильевич Ухтомский - представитель княжеского рода Ухтомских , ведущих свою историю от династии Рюриковичей ; в 22-м колене Ухтомский приходился прямым потомком Юрию Долгорукому . Родился в 1719 году в родовом селе Семёновском Пошехонского уезда Ярославской губернии - единственной к тому времени вотчине обедневшего рода; здесь же прошли ранние годы будущего архитектора. Отец Дмитрия, Василий Григорьевич, служил солдатом Семёновского полка , а с 1727 года числился капралом Нижегородского пехотного полка. В 1730 году, за год до смерти, князь Василий Григорьевич продал за 50 рублей Семёновское и то немногое имущество, которое за ним числилось, и перевёз семью в небольшое село Шелепинское Череможской волости Ярославского уезда, половина которого принадлежала жене - Ирине Яковлевне Чириковой .

В 1731 году двенадцатилетний Дмитрий был отправлен в Москву для обучения в Школе математических и навигацких наук , дававшей начальное инженерное образование и служившей подготовительным училищем при Морской академии . Вероятно, в школе Ухтомский проявил склонность к архитектуре, так как после её окончания в 1733 году его направили в архитекторскую команду Ивана Мичурина . Мичурин обучал учеников черчению, арифметике, теории ордеров , поручал выполнение практических задач, что позволило Ухтомскому приобрести необходимые зодчему знания и опыт .

С 1742 года работал под руководством Ивана Коробова , который в том же году фактически передал Ухтомскому руководство своей архитектурной практикой. В 1744 году Ухтомский получает официальное признание, титул государственного архитектора и капитанский чин.

Крупный успех архитектора связан с коронацией Елизаветы Петровны в 1742 году . Авторству Ухтомского принадлежали многочисленные триумфальные арки («ворота») и павильоны. В -1757 годах он перестроил одни из этих ворот в Красные ворота , впоследствии уничтоженные в 1928 году . Ухтомский застроил соседнюю Басманную слободу , в том числе выстроил храм Никиты Мученика - крупнейший сохранившийся памятник позднего барокко в Москве. Однако большинство построек Ухтомского были уничтожены пожарами, а Кузнецкий мост был засыпан в 1817-1819 годах.

В 1760 году Ухтомский был отстранён от службы по обвинению в растрате, его школу закрыли в -м. Несмотря на оправдание в суде, в 1767 году архитектор навсегда покинул Москву и уже не вернулся более ни к строительству, ни к преподаванию.

Умер Ухтомский в своем имении Архангельское-Дубки (Одоевский уезд, Тульская губерния) 4 (15) октября 1774.

Проекты и постройки

1738-1770 - постройки в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре (колокольня, Смоленская церковь (Одигитрии), включая живопись и иконостас), Сергиев Посад ;
1745-1751 - Храм Никиты Мученика в Старой Басманной слободе , Москва, Старая Басманная улица , 16 ;
1749-1768 - участие в постройке городской усадьбы А. П. Бестужева-Рюмина , Москва, 2-я Бауманская улица , 5 (перестроен) ;
1749-1750 - перестройка храма Преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках , Москва, Крапивенский переулок , 4 ;
1750-1755 - Надвратная церковь преподобного Пахомия в Высоко-Петровском монастыре , Москва, улица Петровка , 28, стр. 3 ;
1751-1758 - Городская усадьба князей Долгоруковых, Москва, Колпачный переулок , 6, стр. 2-3 (перестроена) ;
1751-1759 - завершение строительства (по новому проекту) храма святителя Николая (Спаса Преображения) в Заяицком , Москва, 2-й Раушский переулок , 1-3/26 ;
1752-1757 - реконструкция церкви царевича Димитрия на крови (перестройка подклета, трапезной, ремонт крыши и глав), Углич , Кремль ;
1752-1757 - реставрация княжеского дворца удельных князей , Углич, Кремль ;
1752-1769 - Городская усадьба Апраксиных - Трубецких , Москва, улица Покровка , 22/1, стр. 1 ;
1753-1757 - Красные ворота (не сохранились ) ;
1753-1757 - Фанагорийские казармы («Сенатский дом»), Москва, Бауманская улица , 61 ;
1754-1759 - восстановление и реконструкция Арсенала , Москва, Кремль ;
1756-1758 - Колокольня и трапезная храма Священномученика Клименты, Папы Римского , Москва, Пятницкая улица , 7/26 ;
1758-1761 - Колокольня Варлаамо-Хутынского Спасо-Преображенского монастыря , Новгородская область , на окраине Хутыни ;
Кельи Никитского монастыря (сохранился один корпус)

Приписываемые постройки

Неосуществлённые проекты

Напишите отзыв о статье "Ухтомский, Дмитрий Васильевич"

Примечания

, с. 11.
, с. 15.
, с. 12-14.
, с. 120.
, с. 57-75.
, с. 352.
, с. 43-51.
, с. 85.
, с. 175-187.
, с. 109-113.
, с. 99-105.
, с. 191-197.
Науменко Г. И., Степанова Е. В. Усадьба Долгоруких XVII-XIX вв. на Покровке // Сборник Общества изучения русской усадьбы. - М ., 1997. - № 3 (19) . - С. 108-115 .
, с. 117-125.
, с. 90-91.
, с. 271-277.
, с. 261-267.
, с. 201-211.
, с. 309-315.
, с. 215-223.
, с. 162.
, с. 227-228.
Либсон В. Я. , Домшлак М. И., Аренкова Ю. И. и др. Кремль. Китай-город. Центральные площади // Памятники архитектуры Москвы . - М .: Искусство, 1983. - С. 343. - 504 с. - 25 000 экз.
, с. 147-155.
, с. 83-84.
, с. 159-169.
, с. 320.
, с. 324.
, с. 322.
, с. 323.
, с. 324-325.
, с. 325.

Литература

Мурзин-Гундоров В. В. Дмитрий Ухтомский. - М .: Издательский дом Руденцовых, 2012. - 334 с. - (Архитектурное наследие России). - Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала. Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.

Князь Дмитрий Васильевич Ухтомский - русский архитектор, реставратор, главный архитектор Москвы в период правления императрицы Елизаветы Петровны, мастер елизаветинского барокко.

Дмитрий Васильевич Ухтомский - представитель княжеского рода Ухтомских, ведущих свою историю от династии Рюриковичей; в 22-м колене Ухтомский приходился прямым потомком Юрию Долгорукому. Родился в 1719 году в родовом селе Семёновском Пошехонского уезда Ярославской губернии - единственной к тому времени вотчине обедневшего рода; здесь же прошли ранние годы будущего архитектора. Отец Дмитрия, Василий Григорьевич, служил солдатом Семёновского полка, а с 1727 года числился капралом Нижегородского пехотного полка. В 1730 году, за год до смерти, князь Василий Григорьевич продал за 50 рублей Семёновское и то немногое имущество, которое за ним числилось, и перевёз семью в небольшое село Шелепинское Череможской волости Ярославского уезда, половина которого принадлежала жене - Ирине Яковлевне Чириковой.

В 1731 году двенадцатилетний Дмитрий был отправлен в Москву для обучения в Школе математических и навигацких наук, дававшей начальное инженерное образование и служившей подготовительным училищем при Морской академии. Вероятно, в школе Ухтомский проявил склонность к архитектуре, так как после её окончания в 1733 году его направили а архитекторскую команду Ивана Мичурина. Мичурин обучал учеников черчению, арифметике, теории ордеров, поручал выполнение практических задач, что позволило Ухтомскому приобрести необходимые зодчему знания и опыт.

С 1742 года работал под руководством Ивана Коробова, который в том же году фактически передал Ухтомскому руководство своей архитектурной практикой. В 1744 году Ухтомский получает официальное признание, титул государственного архитектора и капитанский чин.

Крупный успех архитектора связан с коронацией Елизаветы Петровны в 1742 году. Авторству Ухтомского принадлежали многочисленные триумфальные арки («ворота») и павильоны. В 1753 -1757 годах он перестроил одни из этих ворот в Красные ворота, впоследствии уничтоженные в 1928 году. Ухтомский застроил соседнюю Басманную слободу, в том числе выстроил храм Никиты Мученика - крупнейший сохранившийся памятник позднего барокко в Москве. Однако большинство построек Ухтомского были уничтожены пожарами, а Кузнецкий мост был засыпан в 1817-1819 годах.

В 1741-1770 годах строится колокольня в Троице-Сергиевой Лавре, ордерный строй которой предполагалось дополнить скульптурами аллегорического содержания. Однако в окончательном виде на их местах (по углам ярусов) были размещены вазы.

В 1748 и 1752 годах Ухтомский разработал планы застройки городских территорий, уничтоженных пожарами - первые генпланы Москвы. В 1750-е годы руководил перестройкой и реставрацией Кремля. В 1749-м основал Дворцовую школу - предшественницу архитектурного отделения МУЖВЗ и современного МАрхИ. В школе Ухтомского обучались такие мастера, как Матвей Казаков, Иван Старов, Александр Кокоринов.

До начала XVIII столетия архитектуре в России согласно средневековой традиции обучали на практической работе в строительных артелях. Во время Петровских реформ наемные артели были вытеснены архитекторскими командами при государственных ведомствах, которые возглавляли зодчие, имевшие высшее профессиональное звание архитектора. Многие из них обучались за границей (М.Земцов, И.Мордвинов, И.Мичурин), затем у них появились свои ученики (И.Бланк, Д.Ухтомский). Главной обязанностью учеников в архитекторских командах все же оставалась помощь зодчему-руководителю. Учеба была делом второстепенным. Со временем при обучении в командах стали учитывать основы европейской академической методики архитектурного образования.

Честь открытия первой архитектурной школы в Москве и в России принадлежит Д.В.Ухтомскому. Его команда состояла при Московской полицмейстерской канцелярии, а затем при Сенате. Хотя сам термин «школа» в архивных документах, связанных с деятельностью Ухтомского, встречается редко, созданная им последовательная система подготовки кадров с обязательным посещением ежедневных занятий и являлась тем, что мы вкладываем в понятие этого термина.

19 октября 1749 г. был издан указ Сената «о выделении помещения, инструментов, материалов для обучения имеющихся в команде архитектора князя Дмитрия Ухтомского учеников и исправления положенных на него дел». Эту дату и принято считать точкой отсчета архитектурного образования в России. Помещения были выделены в Охотном ряду в палатах XVII в. (сейчас на этом месте гостиница «Москва»). Ухтомскому нужны были три «покоя» на втором этаже – для «рисовальни», «подьячих архитекторских» (то есть канцелярии) и для архитекторских учеников, но получил он лишь два. В 1760 г. для школы и команды зодчий выполнил проект здания, примыкающего к палатам. К сожалению, проект остался неосуществленным.

В школу Ухтомского в основном поступали «недоросли» из дворян – от малолетних до великовозрастных. Одни имели солидное для того времени образование, полученное в Морской академии. Артиллерийской и Инженерной школах, другие – лишь начальное. Много было детей из семей, связанных с архитектурой и строительством, – братья И. и Н.Коробовы, И. и Н.Бартеневы, И.Мичурин, Б.Яковлев. Общее руководство обучением осуществлял сам Ухтомский, а преподавание вели его помощники по команде (прежде всего П.Р.Никитин) и наиболее способные из старших учеников – «архитектурии прапорщики» И.Парфентьев, А.Алалыкин, В.Яковлев. Будущий великий зодчий М.Ф.Казаков преподавал рисование.

Занятия начинались рано утром (летом в 6 часов утра) и продолжались до обеда. Основное внимание уделялось архитектурной и «пиктурной науке», то есть рисованию. Теория архитектуры сводилась в основном к вычерчиванию пяти классических ордеров и копированию чертежей знаменитых древних и современных сооружений. «Пиктурная наука» включала рисование фигур и орнаментов. Изучались в школе и математические науки – «арифметика с геометрией» с основами сметного расчета, начертательной геометрии и геодезии, а также тригонометрия. Кроме того, ученики осваивали фортификацию – основу военной архитектуры. При школе была сформирована библиотека: две книги Виньолы, пять – Штурма, «Курс архитектуры» Блонделя и другие. Теоретическая подготовка подкреплялась практикой: учеников привлекали к составлению планов урегулирования застройки в городе, летом старшие под наблюдением опытных членов архитекторской команды – «гезелей» – вели надзор за строительными работами. Нередко сам Ухтомский, руководивший выполнением практических работ, писал ученикам специальные наставления.

Школа Ухтомского получила широкую известность. В 1750 г. здесь обучались 32 человека, а в 1761 г. уже почти 80. По мере совершенствования ученикам присваивались соответствующие звания и военные чины. Первый профессиональный уровень отмечался чином прапорщика, более высокое звание «гезель» соответствовало рангу младшего архитектора и чину поручика. В 1760 г. Ухтомский был отстранен от руководства школой и командой, которые возглавил П.Никитин. В 1764 г. упразднили и «архитекторские штаты» при Сенате. Так прекратила свое существование первая архитекторская школа, из которой вышли многие выдающиеся русские зодчие, среди них – М.Казаков и будущий директор Петербургской академии художеств А.Кокоринов. В команде Ухтомского живописцем начинал свою деятельность В.Баженов. Выпускники школы возглавляли строительство во многих провинциальных городах: В.Кафтырев – в Казани, Н.Обухов – в Смоленске, И.Парфентьев – в Пскове, В.Поливанов – в Новгороде.